О работе с "Майором Громом"

Наконец-то я немного размяла руки на драбблах, присмотрелась к персонажам, нашла с ними общий язык (более или менее) и примерно представляю, что хочу от них видеть и как с ними работать. Я не так уж часто с головой ухожу в какие-либо фэндомы, потому что отношусь к этому, пожалуй, излишне ответственно, но тут невозможно не углубиться. Не могу сказать, что персонажи устраивают меня целиком и полностью; они не совсем "мои", с ними тяжело ладить, но при этом безумно интересно, поэтому теперь с чистой совестью заявляю: с МГ работать буду. В довольно узком направлении, но всё-таки. И, как всегда, с кучей психологии, потому что действующие лица мне здесь любопытны исключительно во взаимоотношениях друг с другом. К тому же, сюжетные линии канона не зацепили меня настолько, чтобы их использовать, так что персонажей я буду ставить в ситуации AUшные и связанные с ним номинально. Возможно, не всегда, но в большинстве случаев.

Не могу ручаться, что не уйду в капитальный ООС, но соответствовать предоставленным в распоряжение сведениям буду стараться.

Собственно, в процессе чтения я выделила три линии, с которыми хочу "поиграть":
1. Олег и Сергей.
2. Сергей и Птица.
3. Кирк и Дима.

Не факт, что душа ляжет ко всему, но на данный момент идеи есть к каждой из линий. Другое дело, что нет времени, ну да это тема для отдельного поста.

1.  Red_John авторитетно заявила, что шипперы Сероволка в фэндоме преобладают. Я не люблю писать по популярным пейрингам (да и не складывается, как правило), но тут меня это не останавливает. Мне в случае Олега и Сергея с трудом удается сохранять своё хваленое хладнокровие, потому что когда я начинаю думать, что же про них написать, в моем эмоциональном спектре это выглядит примерно так: "ОБОЖЕ ДРАМАДРАМАДРАМА БОЛЬШЕ ДРАМЫ, ТРАГЕЕЕЕЕДИЯ, АХ, ПРОСТО АХ, СРОЧНО УСУГУБИТЬ СИТУАЦИЮ, ЧТОБ СЛЕЗЫ БРЫЗНУЛИ ФОНТАНОМ". Я фанат драмы. Я люблю порыдать и заставить порыдать читателей (хотя, не могу ручаться, что у меня когда-нибудь получалось). Сероволк в этом плане подходит по всем параметрам. Я никогда прежде не ставила перед собой похожей задачи: отразить одностороннюю заботу и чужое безразличие. Я вообще персонажей прописывать начала относительно недавно, к психологии пришла всего полгода-год назад, так что в этой сфере еще осваиваюсь и постоянно открываю что-то новое. Так что, Олег с Сергеем в своем роде - новая ступенька моего развития в области составления психологических портретов и совмещения персонажей. Они эмоционально насыщенные, с душещипательной, пусть и не очень нестандартной, историей, находящиеся в личностном конфликте и... ну, короче, как автор я от них испытываю дичайший восторг. Мне не терпится покопаться в них, вытащить наружу все их тайны и чувства и облечь это в красивую, эстетичную форму.
Правда, пока мои задачи дробятся надвое, и я ещё не знаю, какую сероволчью картину приму окончательно и стану развивать - романтическую или дружескую. Потому что обе искрят.
а) Романтическая. Что мне нравится в этом варианте, так это несостыковка между уровнями восприятия: Олег "отвечает" за духовность, Сергей - за физический уровень. Сергей патологически не способен на глубокие, искренние чувства, так как их вытесняют одержимость, помешанность и пунктик на достижении цели, плюс значительные проблемы с психологическим здоровьем. Могу охарактеризовать их отношения словом "отверженность". Олег тянется к Сергею, основываясь на чистых эмоциях и общих воспоминаниях, что делает его жертвой; не бабочкой в паучьих сетях, конечно, но что-то вроде того. Сергей принимает это как данность, будучи увлеченным совершенно другими вещами, и не считает это серьезным; для него Олег - давно пройденный этап, очередное орудие для достижения цели. Здесь Разумовский предстает манипулятором, достаточно жестоким и циничным человеком, тогда как к Олегу упорно идут ассоциации с отвергнутыми ангелами.

б) Дружеская не особо многим отличается, разве что она более оптимистичная. Разумовский уже не "паук", а мученик, которого непременно надо вытаскивать, и заниматься этим будет, конечно, никто иной, как Олег. И если в пункте (а) повествование идет от Олега, то есть Разумовский его глазами, то здесь уже всё наоборот. Сергей выжат эмоционально и нервно, из революционера и идейного маньяка превращается в доведенного больного человека. Драма, драма, драма.

2. Тут даже говорить ничего не надо. Майндфак как он есть.
Разве что только оговорюсь: Птица хочет блага так, как он его представляет.
Хэйхэй, я даже знаю, кто будет очень доволен моими работами с этой парочкой. Потому что садо-мазо, гвозди в руки, все дела. Мой гуру по извращениям, конечно же.

3. С Кирком и Димой всё гораздо сложнее, потому что Кирка я на дух не переношу, а Диму в упор не понимаю. Единственная причина, по которой я заинтересовалась ими в связке - их положение правых рук и доверенных лиц противоборствующих сторон. Мне любопытно, как они будут реагировать друг на друга, какие у них сложатся отношения, будут ли они уважать друг друга или презирать. Основная проблема заключается как раз в Диме, потому что подобные "чистые" персонажи мне не знакомы; если у Олега хотя бы руки запачканы, да и в контексте с Разумовским с ним проще, то Дима - это же просто святой. Я даже не знаю, с какой стороны к нему подступить. Кажется, мой грешный мозг взорвется, как вампир, в лоб которому вжали распятие. Так что ставить буду на Кирка, потому что у нас с ним 80% общего, и при всей моей неприязни он определенно получится достоверным.

Так что да.
Паззл собран, будем работать.

@темы: фанфики, Майор Гром, писательское

---

Бессонница

Фэндом: Бесобой
Автор:  I am Absolem
Персонажи: Яна, кот!Балор
Рейтинг: G
Категория: Джен
Жанры: Ангст, Повседневность
Размер: Драббл, 2 страницы
Описание: Ей бы задуматься, почему так тяжело смотреть ему в глаза, но ей не нужны новые вопросы, опасности и сомнения; она хочет просто иметь кого-то рядом. Данила с Чёрным Псом отсутствуют, и кот – единственный, с кем она может согреться, поделиться своей не вымещенной любовью. Неважно, что на дне его вертикальных зрачков – смесь ненависти, отвращения и презрения. Может, эмоции животных расшифровываются не как человеческие.


Квартира Пса захламленная, так что несведущий гость, к тому же, заранее не подготовленный к визиту к мастеру татуировок, волей-неволей подумает: «Тьфу ты, бес попутал, занесло куда-то не туда! Что за чердак?» Однако Яна не привередливая, да и беспорядок не доставляет ей неудобств, хотя, конечно, она бы с ним поборолась, знай, какие вещи трогать можно, а какие нельзя. Она находит своё пристанище – временное или постоянное? – уютным: оно приятно душное, плотное, крепкое, небольшое, но вьющееся, как лабиринт. Для Яны оно крепость: проходя по коридорам, она чувствует, словно перенеслась в средневековый неприступный замок, который осаждай катапультами и несметными войсками, не осаждай, результат один – ни царапины. В четырех стенах ей хорошо; она уверена, что никто сюда не проберется, никто не извратит её разум, не изнасилует изнутри, заставив подчиняться чужим желаниям – беспрекословно, без права на отказ… стены увешаны древними символами, бесполезными на первый взгляд мелочами, и для Яны они – гарантия. Ей самой неизвестно, чего именно, но она любит их искренне и неподдельно, а иногда почти видит, как они светятся в полутьме. И это – что-то вроде знака. «Ты своя, девочка, ты своя».

Ей нравится сворачиваться в калачик на диване, укутываться в пропыленное, но толстое и тёплое одеяло, утыкаться лицом в подушку и обнимать гибкое пушистое кошачье тело. Кот своевольный, дикий, в руки даётся с трудом, но стоит почесать его под подбородком – мигом расслабляется, становится покорным, урчит, как крошечный моторчик. Для Яны это своего рода традиция – вылавливать его на ночь глядя, забираться на облюбованное спальное место и погружаться в царство Морфея, убаюканной мелодией кошачьего удовольствия.

Ей бы задуматься, почему так тяжело смотреть ему в глаза, но ей не нужны новые вопросы, опасности и сомнения; она хочет просто иметь кого-то рядом. Данила с Чёрным Псом отсутствуют, и кот – единственный, с кем она может согреться, поделиться своей не вымещенной любовью. Неважно, что на дне его вертикальных зрачков – смесь ненависти, отвращения и презрения. Может, эмоции животных расшифровываются не как человеческие.

Без него спать она уже не в состоянии. И, как назло, сегодня его нет. Кот улепетнул куда-то, спрятался – за креслом, в шкафу или ещё где. Словно растворился. Яна перерыла всю квартиру, ненароком сорвала пару листов и поспешно вернула их, пригвоздив острыми кнопками и понадеявшись, что не ослабила защиту. Ни следа. Словно он был реалистичной галлюцинацией.

У Яны сосёт под ложечкой: будто её снова дурит кто-то, сводит с ума, чтобы занять её место. Она нервничает, кусает губы, у неё трясутся руки, и с час она жалобно зовет: «Кис-кис-кис!». Тишина. Сердце падает в пятки, на глаза наворачиваются слёзы. Неужто вылез через окно? Нет, окна плотно заколочены, дабы не образовывать дыр в обороне…

Она успокаивает себя тем, что сбежать из квартиры Пса можно только через дверь, а дверь заперта на все замки. Она её не открывала – ни в себе, ни вне себя. Значит, кот свил себе гнёздышко вне пределов досягаемости. Проголодается – выползет.

Доводы вполне логичные и убедительные, но спать Яна отправляется взбудораженная и взволнованная. Когда сон не идёт, она не удивляется – только откидывает одеяло, задыхаясь от жары.

Звуки слишком громкие. Тьма слишком яркая. Диван впервые за месяцы, проведенные здесь, слишком жесткий и узкий. Простыня опутывает руки и ноги, не позволяя вырваться. Яна почти плачет – всё накатывает разом, рвёт на части. Она вжимается в спинку, обнимает колени, впивается взглядом в древние символы с пустой надеждой, что они избавят её от страданий. В неё никто не проникает, она умеет определять, когда кто-то оттесняет её сознание, хоть и не может ничего противопоставить. Просто что-то ломается в области сердца. Кота нет – и это то же самое, если бы кто-то выгрыз из неё изрядный кусок плоти.

По коже бегут мурашки, волосы встают дыбом. За окном гудит вечно бодрствующая Москва, вливается в квартиру сквозь стёкла и символы. Она неумолима, она страшнее, изворотливее бесов; по потолку и полу мелькают лезвия света, воздух разрезают истеричные вопли сигнализаций и сирен, далёкий рёв ночных рейсов. Окна, кажется, дрожат, норовя треснуть и разлететься тысячей осколков в любой момент. Яна всхлипывает, зажмуривается, шепчет обрывки некогда выученных молитв – совершенно бесполезных, откровенно говоря, - и уповает, что это просто приступ. Не тот, одержимости. Паранойи или, может, тревоги. Ей ведь не зазорно, да? После всего пережитого?

Яна не любит плакать, однако она слабая, и слёзы текут сами. Ей хочется выть, звать на помощь Данилу, просить совета у Чёрного Пса, но она затыкает рот ладонью и тщетно пытается разогнать туман мечущихся мыслей.

Мимолетно мелькает: «Надо найти таблетки». Но духа, чтобы подняться и добраться до кухни, не хватает.

Кот появляется, как призрак – беззвучно, подкрадывается со спины, цепляется за колготки и полосует её когтями по щекам, оставляя длинные кровоточащие царапины. Яна прозревает; пелена спадает с век, боль впитывается в нервные окончания – сильная ровно настолько, чтобы отрезвить. Она недоуменно тянется к полосам – на ногтях оседают алые капли; кот фыркает, соскальзывает и лоснящимся клубком устраивается у нее на щиколотках, сверкая ядовито-зелёными глазищами.

Сердцебиение унимается, Москва со змеиным шипением отползает, заполоняя квартиру Чёрного Пса тишиной. Яна дышит тяжело, как после десятикилометровой пробежки, а кот укрывает морду лапами, словно стыдясь.

Яна улыбается и заворачивается в одеяло, не шевеля ногами, чтобы не тревожить питомца. Он дёргает хвостом, и ей становится блаженно тепло.

На дне его зрачков – не презрение, а укор. Даже, наверное, не в её адрес, а в его собственный, и это определенно прогресс. Отъезд Данилы и Пса больше не лежит на плечах мёртвым грузом – одну её точно не бросят.

@темы: фанфики, Бесобой

---

Теперь, после того, как известны результаты сочинения, я должна бы почувствовать себя более уверенной, но на самом деле - ни фига. Да, я справилась на высшем уровне, мою работу похвалили как зрелую и грамотную, выверенную композиционно и стилистически (ну конечно, не зря ж я в писатели стремлюсь!), но это всё-таки ещё не экзамены и не пропуск в университет, в который я хочу. Это не точный билет в светлое будущее. Получить его мне ещё предстоит, и это убивает морально. А ещё - подкашивает физически.

До ЕГЭ меньше полугода, с сентября меня трясет, а с каждой неделей осознание этого давит всё сильнее, отражаясь на состоянии здоровья. Никогда не считала себя слабой нервной девочкой; я не мужик, конечно, но в обмороки никогда не падала, не мучилась от нервных срывов по поводу и без. А сейчас вполне готова потерять сознание от волнения. У меня на повестке шесть предметов: литература, обществознание, история, английский, русский и математика. И я боюсь почти за все. Потому что я не гений, я учусь на среднем уровне, этот триместр вообще закончила с одной тройкой, и противоречие между фактами и стремлениями медленно выедает мозг. Я честно очень стараюсь, не оставляя себе места для отдыха: читаю произведения по кодификатору на литературу, преодолевая тошноту, потому что ненавижу русскую классику, штудирую учебники по обществознанию, пишу работу на конференцию по теме "Роль девиантности в искусстве", перед сном как штык ровно час читаю историю, учу десятки текстов в неделю на английский, беру абордажем примеры по математике. И я ни в чём не уверена. И помимо всего этого я ещё пишу роман и фанфики, потому что не хочу оставлять читателей ни с чем, потому что наивно полагаю, что меня кто-то всё-таки читает, потому что не хочу отказываться от мечты и запороть уже отточенное мастерство.

Очень страшно, что ничего не получится. Что желаемого не достигну.
Боюсь-боюсь-боюсь...

@темы: личное

---

К сочинению от 2.12.15

Боже, да! Я написала сочинение на 5/5! Я допущена к экзаменам! Дааа!

@темы: личное

---

Дорогая знакомая прислала фотографию странички из книги, которую сейчас читает.
Будем надеяться, это знак моего светлого будущего!
(Да, да, меня зовут Лиза, и я хочу быть писателем)

@темы: личное, писательское

---

Девять лет

Фэндом: Pandora Hearts

Пэйринг или персонажи: Гилберт/Алиса

Рейтинг: PG-13
Жанры: Гет, Ангст, Драма, AU

Размер: Драббл, 4 страницы
Статус: закончен
Описание:
Гилберт прекрасно осведомлен, что когда-то был младше Алисы, и она задирала его на правах старшей, высовываясь из окна высокой башни и дразня – скорее как дракон, нежели запертая принцесса. Однако в той памяти, которую он считает настоящей – той, где фигурируют господин Оз, приторный Брейк и чрезмерно заботливая Шерон, - между ними всегда разница в возрасте девять лет в его пользу, которая ему кажется пропастью.

Гилберт прекрасно осведомлен, что когда-то был младше Алисы, и она задирала его на правах старшей, высовываясь из окна высокой башни и дразня – скорее как дракон, нежели запертая принцесса. Однако в той памяти, которую он считает настоящей – той, где фигурируют господин Оз, приторный Брейк и чрезмерно заботливая Шерон, - между ними всегда разница в возрасте девять лет в его пользу, которая ему кажется пропастью. Они оба знают только тех себя, которыми являются в настоящий момент. И прошлое, и будущее для них сокрыто. Расклад перевернулся, роли поменялись.

Она вернулась из Бездны, и ей по-прежнему было пятнадцать – как физически, так и эмоционально. Он жил в этом мире дольше пятнадцати лет, ему исполнилось двадцать четыре, и неудивительно, что для него она стала капризным, взбалмошным ребенком, нуждающимся не столько в заботе, сколько в опеке. Проклинай свои родительские склонности, не проклинай – есть, как есть.

Тогда она носила сапоги до колен, короткую юбку и красно-белое пальто, как пресловутая Червонная Королева из сказки Кэрролла. У неё были тяжелые густые волосы, свисающие ниже пояса, и она откидывала их за спину двумя руками небрежным жестом, будто отмахиваясь от надоедливых поклонников. Её фиалковые глаза светились жизнью и интересом, блестели, сияли – у Гилберта про запас имелись десятки эпитетов. Она крутилась, как юла, говорила громко-истерично и совала нос, куда не надо; отучить её от привычки оскорблять первых встречных и чуть что, кидаться в драку, не представлялось возможным. Алиса Баскервилль не подлежала контролю; ураган в теле девочки-подростка, бунт в ярчайшем его проявлении. Она обожала мясо, млела от запаха жаркого и стремилась изучить мир, чтобы не задавать вопросов, которые окружающие называли глупыми; гонялась за бабочками в саду поместья Рейнсворт и удивлялась, почему на пальцах пыльца; не следила за словами и часто за это расплачивалась. Гилберт ругался с ней во всю мощь голосовых связок; среди слуг возникла тенденция освобождать для них отдельные комнаты специально, чтобы они вдоволь наорались без последствий в виде чужих лопнувших барабанных перепонок. В пятнадцать Алиса мастерски орудовала косой и подавала себя, как королеву, но была абсолютно беспомощна в быту. Гилберту нравилось следить за тем, как она увлеченно катает детские игрушки и глазеет по сторонам на рынке; он с удовольствием для неё готовил, потому что восторг дегустатора – лучшая награда для повара, а восторг переполнял её, когда она запихивала его стряпню в рот, словно кто-то вот-вот уведёт её у неё из-под носа. Она забывала обиды и пререкания, смотрела на него, как на бога и признавалась: «Твоя еда – лучшая из всего, что я пробовала!». В такие моменты Гилберт чувствовал себя особенным; не мальчишкой, которого изводил Брейк, не слугой Оза, а человеком, которому есть, о ком заботиться и у которого есть тот, кто будет ему за это благодарен. Оз всегда поворачивался к нему спиной, принимая его, как должное; Алиса стояла лицом и не отводила взгляд. Она раздражала, крушила и ломала всё дурно лежащее, городила ерунду и плакала по поводу и без, однако Гилберт смирился с этим неожиданно быстро и легко. У каждого есть недостатки; у нее были и достоинства. Он сам не заметил, как её человеческая сущность перекрыла сущность цепи. Упустил мгновение, когда она из врага переместилась в разряд друга и личной головой боли. За ней приходилось носиться, кормить с ложечки, когда она отказывалась есть полезную пищу и требовала мяса, вытирать ей нос после очередного всплеска слёз и подбадривать дежурными шпильками. Ей было пятнадцать, ему – двадцать четыре, и он играл то ли отца, то ли брата.

Гилберт Найтрей почти не удивился, когда после развязки она уцепилась за его рукав и заявила, что переедет к мистеру Тёрнеру с ним. То, что у смотрителя академии в доме было только две комнаты, одну из которых занимал он сам, её не смутило. Поставим вторую кровать, сказала она, и Ворон не нашёл аргументов против.

К её восемнадцати и его двадцати семи они жили, как настоящая семья. Гилберт занимался хозяйством и готовил под заказ, мистер Тёрнер пропадал в академии, а Алиса моталась по городу, развозя газеты и свёртки с его блюдами – даже не подъедая по дороге. Каждый день походил на предыдущий, и эта рутина для всех была величайшей благодатью – после нескончаемых битв, сражений и конфликтов. Гилберт и Алиса выстроили собственный мир со светлой кухней, общей комнатой, тонущей в полумраке и разделенной ровно на две половины, наполненный запахом домашней выпечки и тепла. Они собирались втроем за столом вечером и обсуждали события дня, шутили и невинно издевались друг над другом. У Гилберта был Винсент, но только с Алисой он почувствовал, что значит быть старшим братом. Она перестала быть столь взбалмошной, под чутким руководством мистера Тёрнера обучилась светским манерам и искусству держать себя в руках, однако не избавилась ни от короткой юбки, ни от наглой ухмылки. С ним она оставалась той неотесанной и грубой Алисой, какой была до финала, и Гилберт воспринимал это как жест доверия с её стороны; она продолжала обзывать его Водорослью, перемежая с Патлатым, употребляла формальное «Ворон» и в самых редких случаях обращалась к полному имени. Гилберт отныне не держал в нагрудном кармане платок, не сжимал её подбородок, чтобы заставить проглотить овощи и сократил «Глупый Кролик» до «Кролика».

В её двадцать и его двадцать девять они присутствовали в качестве свидетелей на свадьбе Оза и Эхо – в том самом здании с часами, откуда Безариуса когда-то сбросили в Бездну. Молодожены стояли перед часами на коленях; Оз – в белом костюме, Эхо – в синем пышном платье, развевающемся под порывами ветра, и Гилберт с Алисой, облаченные в чёрные одежды, на их фоне смотрелись абсурдными пятнами. Оз крепко стискивал хрупкую ладонь девушки, а та отвечала ему тем же; когда они поцеловались и голуби с потолка рассыпали лепестки лилий, присутствующие поняли окончательно: всё закончилось. Испытаний больше не будет. И только Алиса болезненно прикусила губу – подбородок измазали алые капли; Гилберт метнулся к ней, вытаскивая из петлицы фигурный шарф, но она молча остановила его. Помотала головой, не поднимая глаз и, едва Эхо разобралась с букетом невесты, спешно пошла прочь, вытирая рукавом кровь, никем не замеченная – всеобщее внимание приковала новая чета Безариусов.

Когда Гилберт выпутался из сети желающих поболтать и поинтересоваться, как он относится к свадьбе дражайшего господина, она сидела на лестнице, обняв ноги и смотря в пустоту. Он видел такое раньше, когда её связь с Бездной ещё не была разрублена; она словно засыпала с открытыми глазами, хотя на самом деле её сознание пребывало в чертогах сестры и пило с ней чай. Однако отныне Бездной никто не управлял, и ей некуда было идти. Разве что спрятаться в собственном разуме.

Гилберт присел рядом; Алиса прислонилась к нему, уткнувшись в предплечье. Она не плакала, не говорила и не всхлипывала.

Наверное, именно в тот день всё полетело к чертям.

В двадцать два Алиса работала в салоне красоты, в это же время Гилберт поднимал на ноги собственное кафе, помещение для которого было подарено ему на тридцать первый день рождения Безариусом, наконец-то получившим доступ к отцовским финансам. Здоровье мистера Тёрнера начинало барахлить, Алиса сутками торчала в салоне. Гилберт с ней почти не пересекался и чувствовал, как крошатся возведенные ими стены семьи. Алиса наотрез отказывалась обсуждать Оза и Эхо, не спрашивала даже, как дела у Шерон; у Гилберта сложилось впечатление, что она хочет убежать от них всех. Он готовил ей и оставлял еду на столе, а когда наведывался в кухню, тарелки, чисто вымытые, красовались на подставках. Алиса повзрослела: убирала за собой, не якшалась ручной работы. Найтрей не мог определить, по душе ли ему это. Вместе с той неугомонной девчонкой что-то ушло и из его жизни; словно кто-то пробрался в дом и обворовал. Алиса выкинула чёрную юбку, хотя гардероб от этого нормальнее не стал: она отвергала пышные платья, поэтому заменила их на штаны, к которым подбирала различные аксессуары. Чаще её пальцы обтягивала ткань перчаток, а волосы – собирались в витиеватые прически. С ним она почти не препиралась.

В двадцать пять Баскервилль раздавала приказания в своём салоне, ходила с идеально прямой спиной и держалась в седле, как прирожденная аристократка, так что даже Оз не стеснялся составлять ей компанию. Благодарные клиенты приглашали её на деловые приёмы, светские рауты и семейные ужины, где она очаровывала всех широкой улыбкой, грубоватым флиртом и чутким, хотя и пошловатым на вкус приверженцев классики, чувством юмора. Дворяне находили её эксцентричной и экстравагантной, а ей и в радость. Гилберт почти не удивился, когда понял, что ночевать она возвращается через раз, хотя это раскаленной иглой вонзилось в область сердца; от боли он уронил тарелку с нетронутой пастой, и она разлетелась на тысячи осколков, как что-то внутри него.

Они завтракали втроем с мистером Тёрнером, и за столом она почти всегда молчала.

Удивился Гилберт, когда раз в неделю стали звонить в дверной звонок и когда Алиса объявила, что открывать будет сама. Возможно, она полагалась на честность Ворона или верила, что ему нет дела, но не следить за ней она его не просила. И Гилберт, пользуясь этим, влез туда, куда лезть было не надо. На пороге по пятницам появлялся Брейк, вручал Алисе коробку, перевязанную розовой лентой, глубоко целовал её и удалялся. А с утра девушка спускалась в новом наряде – традиционно ярком, брючном и пахнущем конфетами.

Найтрея от этого корёжило. Он не мог смотреть на неё, игнорировать чёртов запах, от которого в горле образовывался мерзкий ком. Но и оставить её тоже не мог. Они жили в двух разных плоскостях, соприкасаясь лишь на кухне и в спальне, где как годы тому назад спали на разъединенных кроватях в противоположных углах, однако он всё ещё был её братом. Или, как выражался мистер Тёрнер, курицей-наседкой. Она уже давно была самостоятельной: владела популярным салоном, вершащим чудеса с самыми захудалыми серыми мышками, беседовала с министрами и политическими деятелями, чьи жёны доверяли ей свою внешность, выделяла воскресенья на прогулки с Брейком в парковых кущах… Гилберт видел их как-то раз, прогуливаясь пешком до квартиры знакомой, чтобы занести обещанный торт. Они сидели на раскинутом по траве пледе, Брейк горячо шептал ей что-то на ухо, а она равнодушно рассматривала ближайшее дерево, подставляя шею.

У Гилберта свело зубы, но защищать её честь он не поспешил. Она ведь взрослая. Сама разберётся.

В двадцать семь Алису за глаза называли старой девой. Все подруги и коллеги вышли замуж, а она так и жила с Гилбертом, ночи проводя то в их комнате, то у Брейка. У Шерон и Лиама родился третий ребенок, у Эхо и Оза – второй, Ада свила милое гнёздышко в сельской местности со своим супругом и ждала первого. Их дружный круг разомкнулся, и они почти не вспоминали друг о друге – ограничивались парой открыток в год. Обслуживающий персонал салона полностью обновился, так как предыдущие мастерицы с головой окунулись в семейные заботы. Одна Алиса была неизменна.

Когда Гилберт осведомился, не собирается ли Брейк сделать ей предложение, она фыркнула и заявила, что этот белобрысый от неё такой подачки не дождётся. Примерно через месяц поток коробок с подарками прекратился. Алиса от комментариев воздержалась. Спала она снова в доме.

Кафе Гилберта процветало; на заработанные средства он открыл скромную пекарню, в которой с удовольствием исполнял обязанности главного пекаря и продавца. У прилавка вечно сновали женщины от четырнадцати лет до глубокой старости; как же – брюнет в расцвете сил, с обаятельной улыбкой и мягким взглядом! Он легко мог найти кого-нибудь, приобрести коттедж где-нибудь за городом и наслаждаться семейной жизнью. Завести сына или дочь. Любая ответила бы «да», не задумываясь – он ведь и красив, и не стар, и денег вдоволь. Но он не мог. Потому что вечером приходила Алиса – усталая, с кругами под глазами и журчащим животом. И пусть ей больше не требовалось утирать сопли, между ними по-прежнему была разница – та самая пропасть в девять лет, под давлением которой он ещё играл роль брата.

Она подсовывала ему фотографии незамужних подруг. Он рвал их и выкидывал в окно. И слышал, как она плачет в подушку – едва различимо. Под простыней она прятала портрет Оза. Когда Гилберт сжёг его прямо перед ней, она лишь закрыла глаза и удалилась.

Гилберт считал кощунственным думать и говорить, что любит её. Его чувства к ней столь простым определениям не поддавались.

Через полгода после того, как Алисе исполнилось тридцать два, скончался мистер Тёрнер.

Алиса не проронила ни слезинки – стальным тоном распорядилась привлечь лучших специалистов частного похоронного бюро и взяла бразды управления процессом. Любой обвинил бы Баскервилль в равнодушии, но Гилберт заметил её углубившиеся морщины и нервную дрожь. Когда ночью она дико взвыла, он поперхнулся горем: его пятнадцатилетняя Алиса, девочка-ураган и девочка-неприятность, умерла много лет назад, и последние остатки её забрал в могилу мистер Тёрнер, единственный, к кому она могла обратиться: «Отец».

На похоронах присутствовали только Гилберт, Алиса, Рейм, Шарлотта и Лео. Алиса плакала, как не плакала с детства, куталась в его, Гилберта, плащ и казалась такой маленькой, что девять лет хлестнули его по лицу. Да, ей уже не пятнадцать; ей за тридцать, линии в уголках её глаз темнеют, впечатываясь в кожу. Она больше не прыгает и не голосит во всю глотку, не катает по полу детские игрушки и не задаёт глупых вопросов. Но она – его Алиса, беспомощная и одинокая. И он должен её защищать.

Ночью Алиса забирается к нему под одеяло и приникает ледяными губами к его губам. Он путается в тяжелых каштановых прядях, заключает её в объятия, ощущая, как соленые капли стекают на его лицо с её ресниц.

Бездна сворачивается и исходит с воплем изгнанного демона. Девяти лет больше нет.

@темы: фанфики, Pandora Hearts, гет

---

О снах

Все-таки сны - отличная штука, я вам скажу.

Мир сновидений - терра инкогнито, неизведанная земля, полнящаяся чудесами и неожиданностями, неиссякаемый источник вдохновения. Его можно считать синонимом Страны Чудес; поэтому, читая сказку Льюиса Кэрролла, ощущаешь, что уже был в компании и королевы, и ящерки Билла, и Белого Кролика, и Чеширского Кота, и Шляпника, и всех остальных, а засыпая, невольно вспоминаешь Страну Чудес. Потому что - та же суета, то же разнообразие, та же яркость. Я нешуточно сочувствую тем, кто сны не видит или не запоминает. Не знаю, к какой космической базе данных мы подключаемся, закрыв глаза, но это определенно полезно; и даже не хочется контролировать. Никогда не знаешь, в какой мир тебя забросит, во что это выльется и какую историю тебе расскажут.

У меня плохая фантазия на сюжеты. Я не умею выдумывать обстоятельства с нуля - непременно нужен толчок. И сон - толчок самый лучший. Если это не картинки, посылаемые кем-то с какого-нибудь мистического спутника, а продукт деятельности мозга, то я обожаю свой мозг. Я в восхищении от него. Я бы поставила ему алтарь и благодарила денно и нощно.

По сравнению с реальной жизнью, наполненной учебой, дополнительными занятиями и скучными, пресными, сырыми реальными проблемами реальных людей, две вещи выделяются - творчество (в смеси с искусством) и сон. Ради них стоит жить. Они компенсируют кругосветные путешествия, восполняют и счастье, и горе, заставляют шире смотреть на мир. Разве это не полезно?

У меня творчество и сон связаны неразрывно. Зачастую то, что мне снится, я использую в своих работах, или оно наталкивает меня на те или иные сюжеты. Когда я не знаю, о чем писать, я обращаюсь ко сну - и он дает мне ответы, пусть и туманные. Концы приходят со снами, образы - с ними же.

Однажды я увидела разваливающуюся электричку, опутанную лианами и покрытую мхом, несущуюся сквозь мрачные просторы изумрудной зелени и темно-синих небес. Она остановилась у колодца, и действующие лица - искатели приключений - у этого колодца встретили Повелительницу Трав; женский силуэт, сотканный из растений. Из Повелительницы Трав появилась Королева Сидов для макси-работы "Сидовы Холмы".

Сегодня мне приснился новый сюжет. Божественный сюжет - в самом прямом смысле, потому что в нем участвуют боги. Точнее, тотемы - но разница не большая. Всяк нечеловеческий элемент, покровительствующий людям и оказывающий на них влияние, имеет право считаться богом, не так ли?

И я благодарна за это. Не знаю, кому, но - потому что надеюсь, что это отразится на моей творческой деятельности.

Иду спать как на работу.