Я не знаю, что это будет и как, но выглядит многообещающе. А еще мотивирует пойти и перечитать сборник рассказов По.

---

Я так и не досмотрела "Чёрные Паруса", каюсь, но обязательно дойду до конца [когда-нибудь].
А пока самое любимое и прекрасное с Ютуба, если не возражаете.

@темы: Черные Паруса

---

Сегодня мне сообщили, что у меня есть фанаты.
Я бы удивилась меньше, наткнувшись на запись в Интернете, но нет, мне сказали об этом лично. Более того, похвалили отнюдь не мои литературные способности, а мою устную речь. Поразительно, учитывая, что именно в творчестве я целенаправленно совершенствуюсь и вижу в этом смысл жизни как таковой; 99% моих интересов вертится вокруг литературы. Боже, я даже специальность выбирала, исходя из того, что она может дать мне в писательском плане. Я, разумеется, не забыла, что существует множество интересных вещей помимо этого, однако довольно долгое время словесное искусство являлось центром моей Вселенной; и тут мне утверждают, что я впечатляю чем-то ещё, кроме своих текстов. Нет, я знаю, что мои тексты едва ли впечатляют - в конце концов, мне 17, и я едва ли в состоянии создать нечто действительно сильное, мощное, первобытное, взывающее к чувствам и инстинктам читателя, - и всё же... я всегда думала, что это именно то, к чему я должна стремиться. "Глаголом жечь сердца людей", ровной кладкой чёрных строк проникать в их души и выворачивать наизнанку. Я мечтала - и мечтаю - творить магию словами. Только почему-то я брала за аксиому утверждение, что слова обязаны быть запечатлёнными на бумаге, и упустила момент, что они бывают ещё и произнесёнными, достигающими разума собеседников не через книги, газеты и экраны компьютеров, а напрямую, когда стоишь лицом к лицу.
У меня спрашивали, где я научилась так говорить. Цитирую: "Мёд на уши". Тогда как я уверена, что у меня пресные интонации, бедная жестикуляция, абсолютная нехватка эмоций. Когда отец предлагал рассмотреть вариант пойти в аспирантуру и ступить на профессорскую стезю, я со смехом отвечала, что на моих лекциях студенты будут засыпать. А теперь я вижу, что мои изыски, пусть и в такой непривычной для меня форме, кому-то нравятся. И эти "кто-то" даже шутят, что придут на семинар с плакатами.
Может быть, ораторское мастерство - тоже искусство. Может, мне стоит обратить внимание на иную область применения слова и прогрессировать также и в этом направлении. В конце концов, чтения Чарльза Диккенса пользовались популярностью, а в России поэтов даже приглашали на балы с их произведениями, дабы публика получила удовольствие.
Может, это новая тропа, которую судьба открывает предо мной. Может, лучше её не игнорировать; не идти по проторенной дорожке, а ступить в неизведанную чащобу, полную, тем не менее, будоражащих открытий.
Не знаю. Но подумаю над этим.

@темы: личное, писательское

---

Тем временем я получила разрешение от Фобс опубликовать свою работу по её миру. Надеюсь, получилось неплохо озо

Название: Дневная охота
Фэндом: мир Семерых Сыновей от  Фобс
Категория: Джен
Жанры: Фэнтези, частично мифология
Размер: 2 страницы, 1100 слов
Публикация: Категорически запрещена.
Описание: Легенды не могли обмануть её: вопреки сказкам, утверждавшим, что _они_ охотятся лишь ночью и только на непослушных детей, она знала, что днём они тоже покидают свои курганы...

Гелла не любила работать в поле. Слишком страшно - колосья щекочут подбородок, и в сплошном искрящемся золотом море ничего не разглядеть: ни селян, высыпавших на жатву спозаранку, дабы управиться до полудня, а в разгар жары отдохнуть в тени и набраться сил; ни тени от солнца, прокравшейся под пушистые шапки пшеницы; ни мимолётного движения хищника, выбравшегося из леса поживиться мышами - или людьми, распевающими ритуальные песни. Гелла знала, что она здесь не одна: буквально в сажени от неё - воодушевлённые соседи, орудующие серпом с усердием одержимых, которые не оставят её, даже если на неё бросится бешеная лиса. В воздухе маревом разливалось душное, пьяное волшебство - оно затуманивало их разум; никто не подумал бы о корысти - чей-нибудь серп вспорол бы рыжую шкуру, и через пару дней она красовалась бы на стене спасителя, как трофей, пока женщины успокаивали испуганную девочку, а жрецы - осеняли её рунами, вытравливая «скверну», покаранную полевыми духами. Гелле нечего было бояться, и всё-таки среди весёлых, наряженных друзей она дрожала от ужаса - потому что от того, что внушало ей его, её не защитил бы ни один смертный. Не серпом. Не в бликах лучей, отражённых от гладких стеблей. И даже не мечом, потому что против истинного, первобытного зла простая сталь - пустой звук, а боги ничего, кроме стали, людям не даровали. Они были непобедимы. Но помнила об этом почему-то только Гелла.
Когда-то она падала перед матерью на колени, прижималась к её юбке, окропляя ткань слезами, кричала: «Нельзя нам туда! Нельзя! Они всегда в полях прячутся - не заметишь, как в своё царство утащат!» Мать хлестала её по запястьям, отрывала от себя её руки, отвешивала оплеухи, но Гелла всё равно падала, ползала за ней, пока она собирала в корзину то, что могло пригодиться на жатве; выла, молила. Но её слова не убеждали - они злили.
- Тебе уже тринадцать, Гелла, замуж пора, а ты плачешь, будто дитя малое! - ругалась матушка. - Имей совесть! Умойся и иди готовиться, мы скоро выходим. Гесте всего восемь, а она уже ждёт у порога, пока её непутёвая сестра утрёт сопли и будет вести себя, как подобает взрослой девушке! Не позорь меня! Младенец скажет, что они охотятся лишь ночью, и интересуют их только дети, а ты сказки выдумываешь! Живо сотри красноту с лица, помолись - и в путь, иначе отец разозлится!
Гелла молилась, и в конце концов прекратила попытки увещевать родных - безропотно взбиралась на телегу, смирно сидела, пока хромая кляча ковыляла до травяного моря, за гранями которого не виднелся даже горизонт - только прозрачная линия, перетекающая в небесный голубой купол. Матушка была довольна, принялась чаще заводить разговоры о женихах и платьях, стала сама вплетать ей в волосы ленты, которые некогда носила сама, до замужества - дескать, с ними-то она отца и встретила. Она и не подозревала, что мысли о свадьбе не радуют дочь; Гелла смотрела в окно и холодела от шороха под землёй, у порога…
Сказки не могли обмануть её. Сын кузнеца, похваляясь перед ней своей доблестью, поведал о хищниках: как они выслеживают добычу, как примериваются, как нападают. Гелла принадлежала к слабому полу и ничуть не смыслила в охоте, но поняла: для хищника главное еда. Свежее, тёплое мясо, которое насытит его. Чьё - неважно. Так почему они крадут исключительно маленьких детей? Куда тогда исчезают мужчины, отправившиеся к реке на рыбалку, чьи следы резко обрываются у обочины? Где тогда девицы, кинувшие во дворе бочки с замоченными рубахами да штанами в мыле и грязной воде? Где деревенский пьянчуга, уснувший у забора - и словно испарившийся?..
Гелла знала, что барды лгут, что лгут и легенды, задавала вопросы, но получала неизменный ответ:
- Ты фантазёрка. Займись чем-нибудь полезным.
Песни горном разносились над её головой, ветер дул тревожно, предвещая беду, трепал бахрому и пряди, выскользнувшие из-под гребня. Гелла ёжилась и куталась в шаль - хотя солнце изнурительно палило, её знобило, как в лихорадке. Она рубила вяло, несколько раз споткнулась, утратив равновесие; отец грозно что-то промычал, и она виновато уставилась вперед, напряглась, однако тут же ослабела вновь. Гелла видела затылки юношей и платья девушек, слышала свист серпов… но чувствовала себя забытой, брошенной, одинокой. Селяне забавлялись, наслаждались летом; девушки кокетничали с парнями, парни рисовались перед девушками. Они вдыхали нежный, чуть терпкий, влажный аромат поля, хмелели от его магической сладости - а Геллу тошнило от него: ей мерещилось, что она ступает по мёртвому, уже разложившемуся телу, и её сандалии увязают в чёрно-алом месиве, пропитываясь отвратительной вонью. Замахиваясь на пшеницу, она ощущала себя убийцей.
Давным-давно её заманили в лес по ягоды. Черника была вкусной, приятной кислинкой дразнила язык. Одну ягоду Гелла отправляла в рот, другую - в ведёрко, и, увлекшись, забрела едва ли не в чащу. К счастью, она вовремя спохватилась: вскочила, побежала на голоса старших, посуливших ей «богатый урожай», но не успела перелезть через бревно, отделяющее иссохшее болото от тропинки к опушке, как наткнулась на свалившееся с ветки гнездо, потрёпанное и истоптанное. В нём были останки птенцов - ещё в перьях, но обкусанные, искромсанные; в них копошились тонкие белые черви. Гелла замерла перед ними, как громом поражённая, и ринулась прочь так, будто за ней гнались все сельские псы.
Сейчас эти птенцы стояли у неё перед глазами. Её сердцебиение было столь громким, что если бы пение затихло, оно достигло бы слуха всех, находящихся в версте от неё. Они - тоже черви; возможно, они приноравливаются к её стопам или стопам её братьев, выкапывают норы, крадясь за ними по пятам. Их курганы близко… не сидят же они там вечно, верно?
- Чего пригорюнилась, Гелла? - окликнул Поло, рослый юноша, живущий через дом от её семьи, смахнув с щеки пот. - Больно ты бледная!
Гелла выдавила из себя улыбку:
- Всё в порядке, Поло. Благодарю тебя, - и наклонилась, чтобы поднять ворох полных, набухших колосков.
Под их ослепительным золотом сверкнула смертельная белизна; Гелле улыбались - от уха до уха, натянуто, будто эта улыбка не могла сойти с лица, будто кто-то иглой проколол кожу. Девушка различила лоснящиеся волосы, красные камни в длинных, как хлысты, конечностях, и только потом - мерцающие рубины нечеловеческих, ядовитых глаз.
«Трувоши!» - завопила было она, но обжигающе-ледяная ладонь сомкнулась на её лодыжке - и её обрушили вниз.
Дневная охота трувошей, которую матушка так рьяно отрицала, никого не потревожила - даже пшеница не шелохнулась. Гелла хотела позвать на помощь, но горло не исторгло ни единого звука - лишь стон, слившийся с ветром. Ладони монстра были липкими, ледяными; он утягивал её вниз, в размякшую землю - до бёдер, до талии, до шеи… Она не сопротивлялась - её парализовало, перекрыло доступ к кислороду; трувош, как паук, оплетал её своими сетями. Медленно, позволяя уловить последние переливы света перед тем, как она расстанется с ним. Гелла зажмурилась - и сырая почва легла ей на веки, как монеты - на веки мертвеца.
Она знала, что её никогда не найдут.

@темы: фанфики

---

С печалью вспоминаю те благодатные времена, когда могла писать при любых сопутствующих звуках. Хоть по кастрюле половником у меня над ухом стучи - я углублюсь в текст и практически не обращу на это внимание. Сейчас же для того, чтобы сосредоточиться и написать что-то действительно хорошее, мне требуется кристальная тишина: никаких посторонних стуков, шорохов, движения... если я работаю, и на улице начинает сигналить машина, все сбивается напрочь. И не приведи господь кому-то зайти в комнату, когда я на пике какого-то эпизода - истерики, конечно, не устрою, но злиться буду очень долго. То же самое относится и к внезапным телефонным звонкам. Жить с этим трудно: в учебное время писать могу исключительно в выходные, а в выходные дома папа, у которого на всю катушку орет телевизор - дескать, без фоновых шумов он отдохнуть не может. Когда провожу каникулы у бабушки, к ней в это же время приезжают мои младшие двоюродные сестры, которым 24/7 подавай мультфильмы, а комната в квартире всего одна: повезет, если получится запереться на кухне наедине с компьютером - и оттуда приходится уходить спустя какое-то время, потому что там нет розетки, а ноутбука хватает часа на два. Сейчас то же самое - Битва, меньше месяца до начала учебы, планов - невпроворот, а возможности их исполнить - ноль: родственники уходят дай бог на полтора часа. А что ты успеешь нормально сделать за полтора часа? Да ничего! Один эпизод занимает минимум три...
И вот вроде бы хорошо, что пишу только в тишине. Серьезное отношение, новый уровень, все дела. Но со способностью абстрагироваться было бы намного проще.

@темы: личное

---

Я после 6.09

@темы: Игра Престолов

---

Грань

Название: Грань
Фэндом: Бесобой
Автор:  I am Absolem
Пэйринг: Балор/Яна
Рейтинг: PG-13
Жанры: Гет, Ангст, AU
Размер: Драббл, 2 страницы
Статус: закончен
Описание: Кошмарам не нужна грань, чтобы задеть того, кому они снятся.

Будь Балор человеком, случайный встречный нашел бы его исключительно приятным: симпатичный молодой человек с сияющими глазами, улыбчивый и доброжелательный, делающий мудрые ремарки и остроумные замечания, способный поддержать разговор практически на любую тему, одетый в чуть старомодное, но хорошее пальто – словно из другого, лучшего мира. Балор умел пускать пыль в глаза; откровенно говоря, в этом ему не было равных. Люди не видели морока, однако Яна была уверена: будь он материальным, очаровывал бы и самых грубых, наглых, невоспитанных уродов, норовящих поскандалить с соседом в автобусе, водителем маршрутки или продавцом в фаст-фуде, которого можно безнаказанно унижать: отпор он дать не может – тут же уволят. Такие часто шпыняли Яну, сгоняя со скамеек, награждая парой ласковых в магазине, едва не проклиная и отгоняя от колясок с младенцами, к которым она и не собиралась приближаться. «Отребье, - презрительно бросали ей вслед, - наверняка родилась от какой-то шлюхи и ее ухажера-наркомана, а теперь шляется неприкаянная. Таких на цепь сажать надо, как бродячих собак. А еще лучше – так же отстреливать!» Она, впрочем, давно смирилась с потоками едких слов: ими не напьешься, голод не утолишь – лучше раздобыть себе чего-нибудь, чем тратиться на тех, кто считает себя выше лишь потому, что у них что-то складывается лучше, чем у других. Бродяжничество учит мудрости и терпению. Однако иногда она всё-таки представляла, как Балор присаживается на лавочку рядом с мужчиной, на пивном пузе которого лопалась рубашка, здоровается – и сводит его с ума двумя-тремя элементарными манипуляциями, так что с лица мужчины сползает самодовольная ухмылка, и он валится на землю, усыпанную кожурой от семечек, давится слюной и испускает дух, до последнего ощущая, как медленно останавливается его сердце, а Балор отряхивает туфли и уходит, насвистывая один из своих древних мотивов.

Яна понимала, что это неправильно, старалась убедить себя, что никому не хочет зла – в конце концов, они всего лишь глупые люди, которые просто слишком любят почесать языком. Но она хотела. Это у них с Балором было общее: они смотрели на людей – свиней – свысока, одинаковым взглядом, и в такие моменты Яна чувствовала себя одним целым с мороком. Когда-то она бы беспокоилась, но чем больше времени проходило, тем крепче она убеждалась: это хорошо. Это защита. Это оберег. Этого не нужно бояться – нужно принять.

«Балор обманщик и подлая дрянь», - повторяла она себе, словно мантру, лежа на диване в квартире Пса и таращась в потолок, судорожно выискивая в сотне чертежей хоть один, способный искоренить наваждение, а в глубине души ворочалось осознание: она не хочет избавляться. Иллюзия, не иллюзия – какая разница, если с этим ты ощущаешь себя в безопасности? «Балор обманщик и подлая дрянь», - пустой звук, оболочка фразы без сути, бессмысленный клёкот пролетающей над крышей вороны, которую деревенские мальчишки отогнали бы метким прицелом из рогатки. Яна произносила это столько раз, что утратила нить мысли, и значение бесповоротно ускользнуло от неё. Так герои, идущие через лабиринт, роняют пряжу, которую по старинке приматывают к деревьям, дабы знать, где они уже были, а где нет – чтобы заблудиться навеки.

«Я должна бояться или быть?»

Яна не видит лабиринт, но не сомневается, что застряла в самом его центре: в очерченном кровью круге, за которым кусты с острыми шипами вместо цветов, скалящиеся чудовища, оглашающие округу голодным воем и выдыхающие омерзительное зловоние.

У Пса не росло ничего опасного, кроме одинокого хилого кактуса. Тем не менее, каждое утро Яна обнаруживала на себе отметины – красные, сочные, как алое яблоко из сказок о Белоснежке, длинные и довольно глубокие, будто что-то первобытное укусило её и любовно рвануло, ставя печать.

- Не помню, чтобы я переходила грань, - говорила она Балору недоуменно. – Я осторожна.

- Кошмары сильны, - хитро щурясь, отвечал Балор. – Они принадлежат тебе, а ты принадлежишь им. Может, чтобы задеть тебя, им не нужна грань? Её ведь чертят люди.

Яна бережно промокала раны перекисью водорода на ватном диске, дула на них, пока их нещадно жгло, и слушала мелодичный смех Балора: «У тебя такое забавное лицо!» - внушая себе, что это ради её же блага. Он понятия не имел, что такое боль – даже такая, мимолетная, достигающая масштабов предсмертной агонии, если приправить её неизвестностью и отчаянием. Яна не могла сразиться со своими ужасами, потому что неизменно проигрывала, и к Псу обратиться тоже не могла – эта битва её и только её…

Балор гладил её по стёртым запястьям ласково, но Яну пробивала ледяная дрожь: здесь, на просторах её разума, он мог вскрыть ей вены – и она захлебнулась бы в собственной крови. Тут смерть стала бы настоящей. Но Балор в ней нуждался – и хохотал издевательски, скользя ногтем по синей змейке под кожей:

- Ты совсем наивная.

Яна зажмуривалась, и под веками плясала красная линия, из-под которой на неё язвительно таращился миллионом глаз павший король кошмаров, нашедший в ней прибежище, чтобы насытиться и вновь взойти на престол – и она встречала его взгляд лишь благодаря слепой вере в то, что он не причинит ей вреда. Когда она открывала глаза, его когти вспарывали её плоть, так что она заходилась воплем – и по пробуждении остервенело, яростно шипела на своё отражение в зеркале: «Балор обманщик и подлая дрянь», - но формула так и не приводила к итогам, оставаясь никчёмным набором цифр и букв.

Она сползала на пол по бортику ванной и выливала на царапины столько перекиси, что слёзы текли по щекам.

- Наивная, наивная, - пел Балор.

А она ощущала, как его мрак клокочет в её груди.

@темы: фанфики, Бесобой

---

А я тем временем все больше убеждаюсь, что библейская мифология тоже хороша, и зря я ее долгое время отвергала.
Взято с Тумблера.

When Lucifer fell, he did not fall alone.

@темы: другое, мифология

---

Сегодня мне приснилось, что мне 30 лет, я известная писательница с Букеровской премией и большим количеством почитателей своего творчества. Правда, я так и жила в Москве, а не в Англии, как хотелось бы, но не всем же желаниям сбываться - жизнь не может быть идеальной во всем. Это был волшебный сон: мне снилось, что у меня маленькая уютная квартирка, которую я не делю ни с кем, в ней постоянно жужжит обогреватель и кипит чайник; света мало, он тусклый, и это создает совершенно неповторимую атмосферу. Вечерами я выходила гулять с друзьями по сумеречным мостовым, часто посещала Арбат, театры, кино, уделяла много времени чтению и встречам с разными мудрыми и интересными людьми. Сам сон заключался в том, что ко мне приехал мужчина, мой ровесник - я не помню его имени, но знаю, что он был очень популярен, хотя и не помню, в какой сфере. Он был не из России, у него был акцент, но он специально выучил русский, чтобы прочитать мои книги в оригинале и приехал, чтобы поговорить со мной. Мне это очень польстило, я впустила его в квартиру, и мы прекрасно скоротали вечер за кофе и философскими беседами.

Воплощение мечты. Правда, я хочу именно такой жизни - спокойной, размеренной, полной творчества и ни к чему не обязывающих знакомств, когда есть человек для одного, другого и третьего, но ты им ничего не должен. Свобода.

Очень больно было просыпаться. Зато теперь я знаю свой почти стопроцентный рай.

@темы: личное

---

А я тем временем в ничто.
Хель из "Лисов и Волков" от Vielens.

@темы: арт, личное, Лисы и Волки, писательское

---

Паучьи сети

Название: Паучьи сети
Автор:  I am Absolem
Фэндом: Lessa
Пэйринг или персонажи: Арес/Лесса
Рейтинг: PG-13
Жанры: Слэш (яой), Ангст, Драма, Психология
Размер: Драббл, 2 страницы
Статус: закончен
Описание:
Внутри Ареса растет паутина; он давно уже рассудил: есть паутина - должен быть и паук. Но он озирается, и паука нет.
Публикация на других ресурсах:
Только с разрешения автора.

Внутри Ареса растет паутина. Она липкая, её, кажется, легко разорвать, но она пристаёт к одежде, лезет в рот, сковывает не хуже стальных цепей; в ней невозможно двигаться, и она с каждой секундой разрастается, захватывая и пожирая всё на своём пути. Она сама - ненасытный хищник.

Арес давно рассудил: есть паутина - должен быть и паук. Он озирается, прислушивается, но его нет. Нет клёкота, клацанья, треска и шороха множества мохнатых ног. Везде сплошная темнота, то ли непроницаемо-чёрная, то ли нейтральная, фиолетовая, как в глубинах космоса. Она забивает дыхательные пути, мешает видеть, и Арес чувствует себя пленником, чьи руки прибиты к камню кандалами, к которому неотвратимо подступает густая, похожая на нефть вода. В её глубине монстры, прячущиеся в тенях. Как только он захлебнётся, они примутся обгладывать его кости.

Но Арес не захлебывается. Эта пытка длится вечно: он открывает глаза поутру - паутина цветет в его душе; закрывает вечером - она высасывает из него все соки. Ему хочется разворотить собственную грудную клетку и достать оттуда ноющее сердце, словно исколотое раскаленными иглами.

Паутина, однако, не только в нём. Арес тенью слоняется по своим владениям, на стенах которых персидские ковры и репродукции знаменитейших картин, а кое-где и оригиналы. Он - Гадес в царстве мертвых, бледный, истощенный; разница лишь в том, что его подданные - не неприкаянные души, воющие ночами на луну, у них нет синяков под глазами, потрескавшихся губ и трупного окоченения. Они молодые, сильные, могущественные - навсегда, сами подобные богам по сравнению с людьми. Они живые. Только Арес здесь - Гадес. Не мир мёртв, а он.

Его органы увиты плющом и скрюченными виноградными лозами. И Арес даже знает, где их источник.

Он покоится в крепком изящном гробу, покрытом толстым слоем лака. Его руки сложены на животе, тонкие музыкальные пальцы сомкнуты в замок, а на лице - безмятежность старика, наконец отошедшего к Господу. Его веки едва подрагивают, и Арес ладонью проводит по его длинным ресницам, и они чуть щекочат его кожу. Спящий Лесса в пустой просторной комнате, чужой, но родной, и эта комната - центр его империи, мрачный и гнилой. Здесь паутина самая жесткая, самая натянутая - она впивается, будто леска или оголенный электрический провод. Рядом с Лессой Арес ощущает себя так, словно в него бьет высоковольтный заряд, но он неизменно приходит, как бы больно, как бы тоскливо ни было - распахивает дверь в свой самый страшный кошмар. Опускается на колени рядом с гробом, костяшками обводит контур губ своего бога, и к горлу подкатывает ком.

Иногда Арес распластывается по полу и представляет, что тоже спит. Но он бодрствует, и ему нечего продавать хотя бы за час сна - свою душу он давно упустил. На ледяных плитах он видит паучьи нити - перебирает их, играет на них, как на нервах или скрипичных струнах. Ему хочется кричать, хочется встряхнуть Лессу, чтобы он очнулся, чтобы открыл голубые сверкающие глаза цвета неба, неба, которое Арес утратил тысячу лет назад.

Однако вместо этого он смотрит и городит какую-то чушь. Слов вырывает тем больше, чем сильнее смыкается хватка паутины. Она накидывается на его шею петлей и вздергивает, перед Лессой превращая его не только в предателя, но и в висельника. Это почему-то кажется правильным. У них не могло быть иначе, верно?

Нити - из расплавленных клыков морских чудовищ, Арес весь в них. Он Левиафан, покорно свернувшийся у ног светлоокого ангела. Паутина в волосах - как украшение, на лице, как маска или шлем, и туловище облегает на манер брони. Его убийца - его щит; Арес на грани - ближе к бездне.

Он дрожит, когда трепетно гладит Лессу по щеке, потому что паутина льётся из него, и он не может ей воспрепятствовать. Арес никак не отделается от ощущения, что собой он оскверняет Лессу, и это опять отвратительно-хорошо, до стыда и удовлетворения.

Арес отползает от гроба, как пораженный солнцем или чумой. Он понимает, почему хозяин паутины так и не объявился. Он там, под этой тяжелой крышкой, ослепительный и неземной. Когда он пробудится, он предъявит свои права, и Арес вновь станет принадлежать ему безраздельно, как давным-давно. Во времена, которые он сам желал бы проклясть, но никак - забыть, потому что боль, что он несет, ужас, сопутствующий ему - это всё часть Лессы, единственного, кто когда-либо был ему дорог.

Арес знает своего паука, обманчиво воздушного и безобидного, паука, который улыбкой может свергнуть человека в ад и взглядом вознести до рая. Он берет паутину в горсть и умывается ей, вплетает её в хвост, как жемчуг, словно гирлянды развешивает на терновнике в своей груди. Арес знает, чья она - но даже не думает, как от нее избавиться.

@темы: фанфики, Lessa

---

Наткнулась в Тамблере - я всё хд

@темы: Черные Паруса

---

Не люблю "Доктора", но видео изумительное о:

@темы: другое

---

Одержимость в письмах

Название: Одержимость в письмах
Автор:  I am Absolem
Фэндом: Бесобой
Пэйринг или персонажи: Балор/Яна
Рейтинг: PG-13
Жанры: Гет, Ангст, Философия
Размер: Драббл, 2 страницы
Статус: закончен
Описание:
Яна одержима в прямом и переносном смыслах. В прямом – Балором, в переносном – письмами.

Яна одержима в прямом и переносном смыслах. В прямом – Балором, в переносном – письмами, и Балора это раздражает, потому что безраздельно владеть ею может только он, а не какие-то глупые, бессмысленные «увлечения». Никто и ничто не имеет права отвлекать её от него. Он король и повелитель её разума.

Тем не менее, и здесь она умудряется проявить своенравие.

Яна пишет круглыми сутками. Балор подглядывает за этим, как вип-клиенты борделя – за другими посетителями через «глазки», просверленные в стенах. Только бесплатно, потому что её глаза – его глаза, и ничто не запрещает ему делить с ней целый мир, быть ею, знать её. Он следит за тем, как она водит ручкой по бумаге, вдыхает её запах, перечитывает созданное, блаженно улыбается и дремлет на диване, прижав к груди свои «сокровища» - пожалуй, единственное дорогое в этом месте. Её тексты ровные, складные, поразительно каллиграфические для необразованной бродяжки: витиеватые заглавные буквы, округлые строчные, с тоненькими хвостиками окончаний – они напоминают мышек, маленький, серых, юрких и беззащитных.

Яна ни к кому не обращается, потому что у неё нет ни друзей, ни родственников, ни сердобольных знакомых, кому были бы интересны её терзания, мечты и рассуждения. У неё есть лишь запертая квартира, занавешенная амулетами и рунами, да кот. И тот – не настоящий. Поэтому в качестве адресата она указывает себя. Это иронично, потому что она одна из немногих, кто готов на всё, лишь бы открыться кому-то без страха быть преданной, но в то же время – столь благополучный исход не является ей даже в самых светлых снах.

Балор их не блокирует. Даже инквизиторы давали еретикам передышку между пытками, чтобы искусить их свободой, а потом – забрать её. Они делали это, пока пленники не сдавались и не сознавались в грехах. Он был лучше инквизиторов. Совершеннее. Как и Яна – совершеннее любой мученицы, его личная ведьма.

В первый момент Балор порывается перевернуть Яну вверх тормашками, устроить ей лоботомию изнутри, сломать и подчинить, чтобы не выкаблучивалась, вытравить из неё навязчивую мысль, но в итоге решает, что людей не превзойти в самоубийствах. Они сами разлагают себя на составляющие, разбивают свои сердца, и ни один палач не доведёт их до такого исступления, до какого они доводят себя сами. Балор пускает всё на самотёк – и наслаждается представлением.

Буквы танцуют на белых листах, и Яна становится похожей на них – такая же бледная, и синяки на её лице – сущие кляксы. Слова выливаются на бумагу, и это её истощает – выкачивает силы, превращает в тень самой себя. Эти метаморфозы очаровывают. Яна вянет, как линия, вырванная из родной среды и пересаженная в горшок. Как цветок, которому должно быть легче с заботой людей, но который неотвратимо чахнет, как бы за ним не ухаживали. Она пишет ради собственного блага, но эта мера, это лекарство оборачивается ей во вред. От утра к утру она просыпается всё более слабой, дезориентированной, потерянной. Мысли уходят, она сама не своя. Балору почти ничего не стоит занять её место, но пока он так не поступает – он чует звенящую пустоту, надвигающуюся с окраин её души. Вселенная девочки Яны гаснет, поглощаемая чудовищными объёмами тёмной материи.

Яна падает, и Балор гадает, какую же позу примет её тело, разбившись.

Не проходит много времени. В один из вечеров у окна с горящими огнями Москвы она собирает всё написанное в охапку, сваливает в центре комнаты и сжигает. Кот прыгает на диван, инстинктивно отшатывается от пламени, но оно свирепствует, голодно пожирая податливый материал. Яна перед этим импровизированным костром – что колдунья из ирландских легенд: с впалыми щеками, глазами, горящими угольями, и поджатыми губами, обескровленными и тонкими. Волосы взъерошены, она мнёт край толстовки, и Балор слышит, как она воет на одной ноте – не вслух, а там, в себе, где снова расцветают россыпи звёзд.

Девочка Яна выпуталась из паутины за мгновение до того, как паук выпил её до дна.

Кот вскарабкался ей на плечо, и, когда она потянулась к нему, чтобы погладить, лизнул трясущиеся пальцы. Они всё ещё были измазаны в чернилах.

@темы: фанфики, Бесобой

---

Герой придуманной истории.

Ваше имя Итак, вы: Мудрец, с легкой подачи которого Главный Герой отправляется в свой геройский поход Главная цель появления: Научить кого-нибудь чему-нибудь В процессе истории часто произносите фразы вроде: « - А ведь говорили мне умные люди...» И в результате вам удастся: Добиться разрешения поставленных задач

все гадания на aeterna.qip.ru

@темы: личное

---

Ассоциация: Хель, "Лисы и Волки".
Новое зло.

@темы: Лисы и Волки

---

Любимые :>

@темы: sense8, Восьмое чувство

---

Лис и змей

В подарочек для  Red_John

Название: Лис и змей
Автор:  I am Absolem
Фэндом: Hunter x Hunter
Пэйринг или персонажи: Хисока/Иллуми
Рейтинг: PG-13
Жанры: Слэш (яой), Повседневность
Размер: Драббл, 4 страницы
Статус: закончен

Описание:
С равными лучше сотрудничать, а не состязаться – по крайней мере, до тех пор, пока кто-то из них не останется позади. Вот тогда…

Примечания автора:
Это самая первая моя работа с этими персонажами, что, естественно, накладывает определенный отпечаток. К сожалению, я не успела их как следует "прощупать" и определиться с видением пейринга достоверно, как с другими парами, с которыми я работаю, поэтому возможно непопадание в характеры.
Приятного прочтения!

На поляне жар солнца ощущается вдвойне. В лесу можно укрыться в тени, залечь под бревном или закопаться во влажную землю, а на поляне назойливые золотистые лучи достают где угодно, обжигающими щипцами проходя вдоль спины. У лиса накалился, кажется, даже хвост. Он бы вернулся под еловую сень, подремал где-нибудь в относительной прохладе, но живот призывно урчал. Беда: мышей вокруг – хоть отбавляй, но все от жары какие-то ошалевшие… или это он получил тепловой удар? Как бы то ни было, никакая мелкая зверушка ему в лапы не давалась, и от этого становилось особенно тоскливо.
Лис побрел по тропинке, отмахиваясь от пчёл. Их тут водилось несметное множество. Они кружили, как опавшие осенние листья, только подпрыгни – и зацепишь одну. Однако пчёл, к сожалению, злить чревато, да и на вкус они вряд ли чего-то стоят. Поэтому лис шёл и шёл, чихая от ароматной пыльцы и хлёстких ударов травы по морде, шёл, пока не почувствовал холодок – маленький сгусток, по запаху напоминающий ноябрьскую слякоть. Он даже взвизгнул от изумления: в такое-то пекло! – и припустил к соблазнительному комку, желая узнать, что же это за чудо.
Чудом это вовсе не было: на широком плоском камне, возвышающемся над колышущимся зеленым морем, в кольцо свернулся змей. От него и пахло этой странной осенней прохладой, такой будоражащей и целительной в разгар лета. Змей лежал, как мёртвый, но лис точно знал, что он живой. Его чешуя переливалась тёмно-зелёным и синим, а в каких-то местах была абсолютно чёрной – лиса это буквально загипнотизировало, и он уселся у камня, любуясь чередованием цветов. Змей при этом не пошевелился.

Когда Иллуми медитирует, к нему лучше не приближаться. Хисока уяснил это давно, путём эксперимента, последствия которого были, мягко говоря, неутешительными. Зато благодаря ему он окончательно уяснил, что с ним лишний раз на рожон лезть не стоит; они равные, и, хотя и не убьют друг друга, потратят целую кучу времени и ни к чему дельному так и не придут. С равными лучше сотрудничать, а не состязаться – по крайней мере, до тех пор, пока кто-то из них не останется позади. Вот тогда…
Но Иллуми позади не оставался, ровно как и Хисока. На затворках сознания мелькнула мысль: а не метнуть ли в Иллуми карту? Так, в качестве забавы – он её, конечно, перехватит. Но что будет потом? Он спровоцирует поединок? Или пренебрежительно отбросит карту и вернётся к медитации? Иллуми Золдик – никогда не знаешь, чего от него ожидать, несмотря на его чёткие мотивы и безразличное выражение лица.
Хисока облизнулся и поставил последнюю карту на вершину домика. Домик стоял, как влитой, и сквозь треугольные «окошки» можно было видеть замершего, почти заледеневшего Иллуми. Золдик и без того не отличался подвижностью, а сейчас и вовсе был как мраморная статуя. Такой же твёрдый и непоколебимый. Невольно хочется проверить на прочность: если ударить его по плечу со всей силы, оно с треском отвалится вместе с рукой, как осыпается мрамор древних произведений искусства, или выдержит, чтобы после ответить на выпад? Хисока представил в красках: веки поднимаются, открывая чёрные бездонные глаза, невесомо шуршит одежда, и атака – прямая, молниеносная… смертельная – но не для него.
Он возбужденно выдохнул. Как же долго они не устраивали качественных дружеских спаррингов, после которых хоть волком вой и от боли, и от усталости, и от довольства! Хисоке бы размяться, но нет – единственный, с кем можно развлечься таким образом, принял позу лотоса и находится вне зоны влияния материального мира. Что ж… кто не рискует, тот не пьёт шампанского. Почему бы не выудить его оттуда?

Лис знает, что к змеям нельзя приставать. Одна укусит, так что потом – пиши пропало, другая испугает до остановки сердца. И клыки у них жуткие – тонкие, и пасть раскрывается так широко, что, кажется – вот-вот проглотит целиком. Тела гибкие, длинные, извивающиеся, и где не зажми – вторая часть будет на свободе и так или иначе либо хлестнет, либо цапнет. Наверное, не будь змеи столь опасны, с ними забавно было бы играть – более забавно, чем с глупыми, толстыми и беспомощными мышками. Может, ему повезет, и эта не будет ядовитой?
Лис подобрался и подкрался к камню. Змей лениво приоткрыл глаз, скользнул взглядом по, ей-богу, сбрендившему млекопитающему, и закрыл вновь, решив, что тот не достоин его внимания. Лис даже оскорбился: мыши трепещут перед ним! Птицы взмывают на ветку повыше, когда он проходит мимо! А этот!..
Разозлившись, он уверенно тронул змея. Тот вскинулся, зашипел, чуть не впился в его лапу, и лис с визгом отскочил в сторону, заскулив от обиды.

Насилие с Иллуми не работает – он так к нему привычен, что оно его ничуть не колеблет. Даже самое мощное нападение он воспримет как должное и, прояснив ситуацию, тут же погрузится обратно в «дзен». Как старая черепаха, которая спит, зарывшись в ил, и просыпается, только когда её хорошенько пнут – поворчит-поворчит и тут же скроется в панцире. Это раздражает, но и зажигает. Поэтому Хисока откинулся на бортик фонтана и принялся разглядывать Иллуми, который наверняка его взгляд ощущал, но ничего не предпринимал. Способов «пробуждения» было множество, от издевательского и простого ведра воды до пошлого поглаживания по бедру. Выбор был сложный: на каждый способ у Иллуми могла быть своя отдача, и Хисока хотел бы увидеть каждую, но, увы, лимит попыток был ограничен. Поэтому он выбрал самый нейтральный вариант.
Иллуми был одним из лучших убийц в мире, если не лучшим, и глупо было надеяться на то, что он отгораживается от происходящего в реальности, пока бороздит чертоги разума. Дабы отвлечь его, Хисока толкнул домик, так что карты с шелестом и хрустом осыпались на пол, и бросился к Золдику. Он достиг его ещё до того, как спланировала последняя карта – раскинул руки, почти сомкнул их за его шеей, но тот играючи вывернулся из захвата и укоризненно сказал:
- Я же просил не беспокоить меня.
- Мне скучно, - не ослабил давления Хисока.
- Это не мои проблемы, - отрезал Иллуми. – Мне нужно настроиться, не мешай.
- Иллуми.
- Я не буду с тобой обниматься, Хисока.
- Мы же друзья.
- Это спорный вопрос.
Театрально надувшись, Хисока отстранился, а Иллуми, сокрушенно покачав головой, закрыл глаза. Жаль – сегодня они были темнее обычного.

Змей грелся на камне круглыми сутками, словно родился из него, и лис, труся к нему, не сомневался, что он там. Перед тем, как навестить своего «друга», он хорошенько отъедался, чтобы голод не отвлекал, а сытость отгоняла дурные порывы, которые на него порой в обществе змея так и накатывали. Он садился напротив, смиренно обернувшись хвостом, и наблюдал – тогда змей был спокоен и ничуть не возражал против его общества. Но стоило лису хотя бы покачнуться, он тут же принимал боевую стойку.
Разумеется, лис сначала недоумевал, но позже – заинтересовался. Игнорировали его впервые, и он всячески старался привлечь к себе внимание змея – безуспешно. Змея не впечатляла ни его настырность, ни рыжий мех, ни лай, претендующий на звание пения; он молчал. Лису полагалось выбиться из сил и жить, как жил раньше, но с каждым днём он только раззадоривался. Он мог наматывать круги вокруг камня, кидать на него мышиные трупики, но змей лишь угрожающе щерился – пока лис, осознавший свою ошибку, не увеличивал дистанцию.
«Посмотри на меня, посмотри на меня, ну посмотри же!» - думал лис, на животе подползая к змею с крошечным подношением – перепёлкой. Но тот оставался безучастным.
Тогда лис просто перестал приходить.

Голос Иллуми в трубке был недовольным. Впрочем, как всегда.
- Где ты? – спрашивал он, но Хисока вслушивался больше в завывание ветра где-то за его спиной. – Я, конечно, могу убить этих неуклюжих крыс и без тебя, но разве ты не хотел составить мне компанию?
Фокусник подбросил вверх яблоко, купленное у какого-то лохматого торговца на улицах города – у него имелись все основания полагать, что оно либо отравлено, либо чем-то заражено. Собственно, поэтому он его и приобрел – чтобы вручить Иллуми, как Белоснежке. Естественно, только после того, как увидит реакцию Иллуми на своё неожиданное исчезновение. Не то чтобы Хисока плёл масштабную интригу – просто Золдик явно планировал выжидать ещё тысячу лет, а ему было смертельно скучно. Зачем куковать с человеком, который не реагирует даже на страстное «бу» на ухо?
- Ну-у-у, я лежу на крыше того страшного здания, напоминающего морковь.
- Действительно? И что тебе там понадобилось, когда через три минуты наши клиенты входят в зал, где их удобно перерезать одного за другим – через три минуты, которых мы ждали неделю?
- Да так. Ветерок, свежо. Фильтрация лёгких.
Иллуми тяжело вздохнул и прервал связь. Хисока ухмыльнулся, положил руки под затылок и принялся ждать – у моря погоды, откровенно говоря, потому что шанс на то, что гордый Золдик решит прояснить, что произошло, был практически равен нулю.
Хисока, к счастью, никогда не жаловался на терпение.

Результат лиса устраивал. В сущности, поведение змея мало отличалось от прежнего – он также расслаблялся на камне, изредка уползая на охоту, ещё реже менял позу, но при этом периодически поднимал голову и озирался, будто выискивая кого-то в округе. Нетрудно догадаться, кого именно – лис был польщён, но события не торопил.
Змей вертелся, крутился, а потом затих, словно лишился способности шевелиться. Пятьдесят на пятьдесят: либо загрустил, либо отвык от мельтешащего зверя. Тогда лис, нарочито громко треща ветками, вывалился на дорожку и подлетел к камню, радостно высунув язык. Змей лениво стёк вниз. Лис дал ему себя изучить – только кисточка хвоста нервно дёргалась. Воспользовавшись возможностью, змей его внимательно исследовал, а потом – слился с травой, словно сбежал от проблем.
Лис взбудораженно взвился. Победа!

Слежку за Иллуми Хисока определил как вызов самому себе, потому что задача эта была не по плечу лучшим охотникам чёрного списка. Золдик был вышколен на раскрытие наблюдения, максимально осторожен и аккуратен – идеальный конспиратор. Было бы неплохо научиться парить в воздухе, потому что он засекал самый незначительный, самый никчёмный шорох, даже если он раздавался в лесу, полном подобных звуков. Залегая в какой-нибудь «норке», Хисока старался даже не дышать – если бы не его высокие навыки и нэн, Иллуми мгновенно вычислил бы его.
Но Золдика занимало кое-что другое. А именно – то, что Хисока не отвечал на звонки. Фокусник знал, что, по мнению Иллуми, ведёт себя как безмозглая женщина, но готов был пойти на такие жертвы ради игры. Для него, такого настойчивого и всегда берущего трубку, это было нехарактерно, и Иллуми… волновался. Нужно было лишь присмотреться, чтобы разоблачить его – ну и обладать кое-каким багажом контакта с ним, чтобы определить, не случайное ли это совпадение.
Нет, не случайное. Иллуми чаще обычного доставал телефон из кармана, и явно не чтобы проверить время – он обладал идеально точными биологическими часами; попадая в крупные скопления охотников или преступников, он шарил взглядом между ними, и Хисока был уверен – искал его; стал тщательнее вслушиваться и вчитываться в выпуски новостей, особенно посвященные Геней Редану. А используя связи, можно было узнать ещё больше любопытных подробностей, которые Хисоке были как масло на душу. Потому что он убедился во всём, в чём хотел – Иллуми он был не безразличен. Сейчас – как перманентному элементу беспокойства в его зоне комфорта, но и этого было достаточно. На данном этапе.
Золдик себя, конечно, не изводил. Но и этого Хисока пообещал себе добиться. Позже, конечно, после того, как их отношения перейдут на новый уровень, о чём он тщательно позаботится.
Он набрал выученный наизусть номер и заискивающе предложил:
- У меня есть одно о-о-очень сложное задание. Выпьем кофейку, обсудим? Яблочко за мой счёт ~

@темы: фанфики, HxH

---

Сегодня бабушка поделилась со мной суеверием: "У людей с невыносимыми характерами волосы всегда жесткие"
Я:


Арт авторства Phobs.

@темы: личное

---

Боже, простите, ору хд
/не мое, найдено на просторах Интернета/

@темы: Звёздные войны